Глава третья

Письма ни от кого

    Побег бразильского удава обернулся для Гарри самым суровым наказанием в жизни. К тому времени, как его выпустили из чулана, уже начались летние каникулы; Дадли же успел разбить видеокамеру, расколотить самолёт с дистанционным управлением и, впервые сев на гоночный велосипед, сбил с ног миссис Фигг, переходившую улицу на костылях.

    Гарри был рад, что школьные занятия кончились, но теперь некуда было деться от дружков Дадли, навещавших его каждый день. Пьерс, Деннис, Малькольм и Гордон, – все они были здоровенными и безмозглыми, но, так как Дадли был самым здоровенным и безмозглым, он считался лидером. Остальные были только счастливы присоединиться к Дадли в его любимом развлечении – гонке за Гарри.

    Именно поэтому тот старался как можно больше времени проводить на улице; он бродил где-то неподалёку и думал о начале нового учебного года, откуда ему светил крошечный лучик надежды. В сентябре Гарри перейдёт в среднюю школу и, наконец, избавится от Дадли. Того приняли в элитную школу «Смелтингс», где когда-то учился и сам дядя Вернон. Туда же определили и Пьерса Полкисса. Гарри же записали в «Каменные стены», местную общеобразовательную школу. Дадли это показалось чрезвычайно забавным.

    – В «Каменных стенах» новичков в первый же день засовывают башкой в унитаз, – издевался он. – Хочешь, поднимемся наверх и потренируемся?

    – Нет, спасибо, – отказался Гарри. – В нашем бедном унитазе ещё не бывало ничего ужаснее твоей головы, – его стошнит.

    Гарри убежал раньше, чем до Дадли дошло.

    Как-то в июле тётя Петуния увезла Дадли в Лондон – купить школьную униформу, а Гарри оставила у миссис Фигг. Теперь здесь стало намного приятнее. Выяснилось, что миссис Фигг сломала ногу, споткнувшись об одну из своих кошек, и, похоже, уже не обожала их так, как прежде. Она даже разрешила Гарри посмотреть телевизор и угостила его шоколадным тортом, – последний, судя по вкусу, пролежал у неё в буфете несколько лет.

    Этим вечером Дадли гордо расхаживал по гостиной в новой униформе. Ученики  «Смелтингса» носили тёмно-бордовые фраки, оранжевые бриджи и соломенные шляпы канотье. Также им полагалось иметь при себе трости с набалдашником, которыми они колотили друг друга за спинами учителей. Это считалось хорошей подготовкой к взрослой жизни.

    Глядя на Дадли, вышагивающего в новых бриджах, дядя Вернон ворчливым тоном объявил, что это самый торжественный момент в его жизни. Тётя Петуния разрыдалась и воскликнула, что не может поверить: неужели этот взрослый красавец – её масенький Дадличек. А Гарри не осмеливался ничего говорить. Ему казалось, что от еле сдерживаемого хохота у него уже и так треснули два ребра. 

* * *

    Следующим утром, когда Гарри пришёл завтракать, в кухне стояла невыносимая вонь. Похоже, она исходила из большого металлического таза в раковине. Гарри подошёл посмотреть, – таз был полон каких-то грязных тряпок, плавающих в серой воде.

    – Что это? – спросил он у тёти. Та поджала губы, как и всегда, когда он осмеливался задать вопрос.

    – Твоя новая школьная форма, – пояснила она.

    Гарри снова заглянул в таз.

    – А-а, – протянул он. – Просто я не знал, что она должна быть такой мокрой.

    – Не идиотничай, – огрызнулась тётя. – Я крашу кое-какие старые вещи Дадли в серый цвет. Когда закончу, твоя форма будет такой же, как у остальных.

    Гарри в этом сильно сомневался, но решил, что лучше не спорить. Он сел за стол, пытаясь не думать о том, в каком виде появится в «Каменных стенах», – видимо, будто напялил обрывки старой слоновьей шкуры.

    Дядя Вернон и Дадли вошли в кухню и брезгливо сморщили носы, учуяв запах новой формы Гарри. Дядя, как обычно, развернул газету, а Дадли принялся дубасить по столу своей тростью, – теперь он всюду таскал её с собой.

    Из прихожей донёсся щелчок, – открылась щель для писем, и на дверной коврик упала почта.

    – Сходи за почтой, Дадли, – велел дядя Вернон из-за газеты.

    – Пошли за ней Гарри.

    – Гарри, сходи за почтой.

    – Пошлите за ней Дадли.

    – Ткни его тростью, Дадли.

    Гарри увернулся от трости и поплёлся в прихожую. На коврике лежала открытка от Мардж, сестры дяди Вернона, отдыхавшей на острове Уайт; коричневый конверт – должно быть, счёт; и... письмо для Гарри.

    Он поднял его и принялся рассматривать; внутри у него всё дрожало, словно натянутая тетива лука. Он ещё никогда не получал писем. Да и кто стал бы ему писать? У него не было ни друзей, ни других родственников; он не был записан в библиотеку, поэтому ему не приходили даже уведомления с требованием вернуть книги. И всё же, вот оно – письмо, и адрес написан так точно, что ошибки быть не может:

    Графство Суррей

    Литтл-Уингинг

    Тисовая Аллея, дом 4

    Чулан под лестницей

    М-ру Гарри Поттеру

    Конверт был толстый и тяжёлый, из желтоватого пергамента, а адрес был написан изумрудно-зелёными чернилами. Марки не было.

    Дрожащими руками Гарри перевернул конверт, – на оборотной стороне оказалась пурпурная восковая печать с гербом – лев, орёл, барсук и змея вокруг большой буквы «Х».

    – Ну, где ты там? – крикнул из кухни дядя Вернон. – Проверяешь письма на наличие взрывчатки?

    Он рассмеялся над своей шуткой.

    Гарри вернулся на кухню, не отрывая взгляда от письма. Он протянул дяде Вернону открытку и счёт, сел за стол и начал неспешно вскрывать свой конверт.

    Дядя Вернон разорвал конверт со счетами, с отвращением фыркнул и бегло просмотрел открытку.

    – Мардж заболела, – сообщил он тёте Петунии. – Отравилась какими-то улитками.

    – Пап! – внезапно завопил Дадли. – Пап, Гарри тоже что-то получил!

    Гарри уже собирался развернуть сложенный вчетверо лист пергамента, но тут дядя Вернон выдернул письмо у него из рук.

    – Это моё! – возмутился Гарри, пытаясь выхватить пергамент.

    – И кто же тебе напишет? – с издёвкой усмехнулся дядя Вернон, встряхивая письмо одной рукой, чтобы развернуть, и вглядываясь в него. Внезапно его красное лицо позеленело, – быстрее, чем меняются цвета светофора. Но этим дело не ограничилось. Через пару секунд оно приняло серовато-белый оттенок засохшей овсянки.

    – П-п-петуния! – выдохнул он.

    Дадли попытался схватить письмо, но не дотянулся. Тётя Петуния с любопытством взяла у дяди пергамент и прочла первую строчку. На долю секунды показалось, что она сейчас упадёт в обморок. Она схватилась за горло и, задыхаясь, выдавила:

    – Вернон! Боже мой, Вернон!

    Они уставились друг на друга, забыв, похоже, что Гарри и Дадли всё ещё рядом. Дадли к такому не привык. Он треснул отца тростью по голове.

    – Я хочу прочитать это письмо! – громко заявил он.

    – Это я хочу прочитать письмо, – рассвирепел Гарри, – потому что оно моё!

    – Убирайтесь, оба, – хрипло прокаркал дядя Вернон, засовывая пергамент обратно в конверт.

    Гарри не сдвинулся с места.

    – ВЕРНИТЕ МОЁ ПИСЬМО! – заорал он.

    – Дайте мне посмотреть! – потребовал Дадли.

    – ВОН! – взревел дядя Вернон, схватил их обоих за шиворот, вытолкал в прихожую и захлопнул дверь. Гарри и Дадли тут же устроили яростную, но безмолвную драку за место у замочной скважины; победил Дадли, поэтому Гарри, в очках, болтающихся на одном ухе, лёг на пол и стал подслушивать через щель между полом и дверью.

    – Вернон, – дрожащим голосом говорила тётя Петуния, – взгляни на адрес – откуда им знать, где он спит? Они, что, следят за нами?

    – Следят... шпионят... возможно, даже преследуют... – невменяемым голосом бормотал дядя Вернон.

    – Но что же нам делать, Вернон? Написать им? Сказать, что мы не желаем...

    Гарри наблюдал, как блестящие чёрные дядины ботинки расхаживают по кухне.

    – Нет, – наконец решил он. – Нет, мы просто проигнорируем это письмо. Если они не получат ответа... да, это самый разумный выход... мы не станем ничего предпринимать.

    – Но...

    – Петуния, я не потерплю этого в своём доме! Разве мы не поклялись, оставив его у себя, бороться с этой чушью?

* * *

    Тем же вечером, вернувшись с работы, дядя Вернон совершил поистине беспрецедентный поступок, – а именно, заглянул к Гарри в чулан.

    – Где моё письмо? – выпалил Гарри, едва дядя протиснулся в дверь. – Кто мне его прислал?

    – Никто. Оно попало к тебе по ошибке, – коротко пояснил дядя Вернон. – Я его сжёг.

    – Ничего не по ошибке, – сердито буркнул Гарри.– Там был написан мой чулан.

    – ТИХО! – заорал дядя Вернон, отчего с потолка свалилась пара пауков. Он несколько раз глубоко вздохнул и заставил себя улыбнуться, вышло у него довольно неудачно. – Э-э... Кстати, Гарри, насчёт этого чулана. Мы с твоей тётей подумали... ты уже вырос, тебе тут не удобно... мы решили, что будет лучше, если ты переберёшься во вторую спальню Дадли.

    – Зачем? – не понял Гарри.

    – Не задавай вопросов! – рявкнул дядя. – Собирай своё барахло и тащи наверх, живо!

    В доме Дёрсли было четыре спальни: одна принадлежала дяде Вернону и тёте Петунии, другая предназначалась для гостей (чаще всего в ней оставалась Мардж, сестра дяди Вернона); в третьей спал Дадли, а в четвёртой кузен хранил все свои вещи и игрушки, которые не помещались в его первую комнату. Гарри же понадобилось всего одно путешествие на второй этаж, чтобы перенести туда всё своё имущество. Он присел на кровать и осмотрелся. Практически всё в комнате было поломано. Видеокамера, купленная всего месяц назад, валялась на игрушечном танке, которым Дадли однажды переехал соседскую собаку; в углу стоял первый телевизор кузена, который тот разбил ногой из-за того, что отменили его любимую передачу; здесь же была и большая клетка, в которой когда-то жил попугай, – Дадли обменял его в школе на пневматическое ружье, лежавшее на полке с погнутым дулом, – кузен как-то раз на нём посидел. На других полках было полно книг, – только они выглядели новыми и нетронутыми.

    Снизу доносились рыдания Дадли:

    – Я не хочу, чтобы он там жил... мне нужна эта комната... выгоните его...

    Гарри со вздохом растянулся на кровати. Вчера он отдал бы всё за эту комнату. Сегодня он скорее согласился бы снова оказаться в чулане, но с письмом, чем сидеть здесь без письма.

 * * *

    Следующим утром за завтраком все вели себя неестественно тихо. Все, кроме Дадли. Он успел пореветь, поколотить тростью отца, пнуть мать, притвориться, что болен, разбить черепахой крышу теплицы, – но обратно комнату так и не получил. Гарри в это время вспоминал вчерашний день и горько жалел, что не прочёл письмо ещё в прихожей. Дядя и тётя то и дело мрачно косились друг на друга.

    Когда принесли почту, дядя Вернон, внезапно проникшийся добрыми чувствами к Гарри, отправил за ней Дадли. Было слышно, как по дороге кузен молотит тростью по чему попало. Затем Дадли крикнул:

    – Ещё одно! «Тисовая Аллея, дом 4, самая маленькая спальня, м-ру Гарри Поттеру»...

    Издав полузадушенный вопль, дядя Вернон вскочил на ноги и бросился в прихожию; Гарри следовал за ним по пятам. Дяде пришлось повалить Дадли на землю, чтобы вырвать у него письмо, а это оказалось непросто, потому что Гарри в это время тянул его сзади за шею. Через минуту беспорядочной драки, в которой каждый получил множество ударов тростью Дадли, дядя Вернон выпрямился, тяжело дыша, но зато сжимая в руке письмо Гарри.

    – Иди в свой чулан... то есть в спальню, – прохрипел он, обращаясь к Гарри. – Дадли... уйди, просто уйди.

    Гарри долго ходил кругами по своей новой комнате. Кто-то знал, что он больше не живёт в чулане, и что не получил первое письмо. Скорее всего, этот «кто-то» попробует передать ему ещё одно. И теперь уж Гарри это обеспечит. У него созрел план.

* * *

    Старый, неоднократно бывавший в ремонте будильник зазвонил ровно в шесть утра. Гарри быстро выключил его и тихо оделся. Не хватало ещё разбудить Дёрсли. Он проскользнул вниз, не включая свет.

    Он собирался дождаться почтальона на углу Тисовой Аллеи, чтобы первым забрать почту. Cердце его неистово колотилось в груди, пока он крался по тёмной прихожей ко входной двери...

    – ААААААААА!

    Гарри буквально взлетел в воздух; он наступил на что-то большое и мягкое – что-то живое!

    Наверху зажёгся свет, и Гарри с ужасом понял, что «чем-то большим и мягким» было лицо его дяди. Тот лежал у двери в спальном мешке, – несомненно, чтобы племяннику не удалось осуществить задуманное. Он орал на Гарри около получаса и затем велел приготовить ему чашку чая. Гарри обречённо поплёлся на кухню, – когда он вернулся, почта уже лежала у дяди Вернона на коленях. Он разглядел три письма, подписанные зелёными чернилами.

    – Можно мне... – начал было он, но дядя Вернон у него на глазах изорвал письма в клочки.

* * *

     В тот день дядя не пошёл на работу. Он остался дома и намертво заколотил щель для почты.

    – Понимаешь, – объяснял он тёте Петунии с полным гвоздей ртом, – если лишить их возможности доставлять эти письма, они просто сдадутся.

    – Не уверена, что это поможет, Вернон.

    – О, у этих людей странная логика, Петуния. Они не такие, как мы с тобой, – заверил дядя Вернон, пытаясь забить гвоздь только что принесённым тётей куском фруктового кекса.

 * * *

    В пятницу Гарри пришло не меньше дюжины писем. Так как в заколоченное отверстие для почты они не пролезали, их просунули под дверь, в щель между дверью и косяком, – и даже пропихнули несколько штук в окошко ванной комнаты на первом этаже.

    Дядя Вернон вновь остался дома. Он сжёг все письма, затем вооружился гвоздями и молотком и заколотил все щели вокруг входной и задней дверей, – теперь никто не мог выйти на улицу. Работая, он напевал «Tiptoe through the tulips» и вздрагивал от малейшего шума.

* * *

    В субботу всё начало выходить из-под контроля. Двадцать четыре письма для Гарри попали в дом, свёрнутые и спрятанные в двух дюжинах яиц, которые крайне удивлённый молочник передал тёте Петунии в окно гостиной. Пока дядя Вернон, вне себя от ярости, названивал на почту и в молочный магазин, стараясь найти кому пожаловаться, тётя Петуния искрошила письма в кухонном комбайне.

    – Кому это так охота пообщаться с тобой? – потрясённо спросил Дадли у Гарри.

 * * *

     В воскресное утро дядя Вернон уселся завтракать, выглядя усталым и даже больным, но счастливым.

    – По воскресеньям почту не носят, – радостно сообщил он, размазывая джем по газете. – Сегодня – никаких писем, будь они...

    Не успел он договорить, как что-то просвистело в трубе и ударило его по затылку. В следующий миг из камина пулей вылетело тридцать или сорок писем. Дёрсли пригнулись, а Гарри подпрыгнул, пытаясь схватить хоть одно...

    – Вон! ВОН! – дядя Вернон обхватил Гарри поперёк туловища и вышвырнул в прихожию. Тётя Петуния и Дадли выбежали из кухни, прикрывая головы руками, и дядя захлопнул дверь. Слышно было, как письма всё ещё сыпались в комнату, отскакивая от пола и стен.

    – Ну, хватит, – подытожил дядя Вернон, пытаясь говорить спокойно и в то же время выщипывая целые пучки волос из усов. – Чтобы через пять минут все были готовы. Мы уезжаем. Просто упакуйте немного одежды. И без разговоров!

    Он выглядел так устрашающе с наполовину выдранными усами, что никто не посмел спорить. Через десять минут они, взломав заколоченные двери, уже ехали к магистрали. Дадли всхлипывал на заднем сидении, – отец отвесил ему затрещину, потому что он всех задержал, пытаясь запихнуть в спортивную сумку телевизор, видеомагнитофон и компьютер.

    Они ехали. И ехали. Даже тётя Петуния не осмеливалась спросить – куда. Дядя Вернон то и дело резко разворачивался и какое-то время ехал в противоположном направлении.

    – Сбить их со следа... сбить их со следа... – бормотал он в таких случаях.

    Они ни разу за весь день не остановились поесть. К вечеру Дадли уже выл. Это был самый ужасный день в его жизни. Он проголодался, пропустил пять телепередач, которые надеялся посмотреть, и никогда ещё не делал таких длинных перерывов в сражениях с виртуальными пришельцами.

    Наконец дядя Вернон притормозил возле унылого вида гостиницы на окраине большого города. Дадли и Гарри достался номер с двумя односпальными кроватями и влажными, пахнущими плесенью простынями. Дадли сразу же захрапел, а Гарри сидел на подоконнике, завороженно следя за фарами проезжающих внизу машин и размышляя...

 * * *

    Завтракать пришлось чёрствыми хлопьями и тостами с холодными консервированными помидорами. Едва они поели, к ним подошла хозяйка отеля:

    – ‘Звиняюсь, среди вас нет мистера Г. Поттера? У меня на конторке около сотни таких писем.

    Она протянула им конверт, и Гарри различил написанный зелёными чернилами адрес:

Кокворт, 

гостиница «У железной дороги», 

комната 17, 

м-ру Гарри Поттеру

    Гарри попытался схватить письмо, но дядя Вернон ударил его по руке. Женщина удивлённо взглянула на него.

    – Я их заберу, – проговорил дядя Вернон, быстро поднимаясь на ноги и следуя за хозяйкой отеля к выходу из столовой.

 * * *

     – Может быть, нам лучше вернуться, дорогой? – робко спросила тётя Петуния через несколько часов, но дядя Вернон, похоже, не услышал. Никто не понимал, чего он вообще ищет. Он привёз их в лесную чащу, вылез из машины, осмотрелся, покачал головой, сел обратно, и они продолжили путь. То же самое повторилось на вспаханном поле, на подъёмном мосту и на верхнем уровне многоярусной стоянки.

    – Папа сошёл с ума, да, мам? – апатичным тоном спросил Дадли позже в тот же день. Дядя Вернон припарковался на побережье, запер их в машине и исчез.

    Начался дождь. Крупные капли стучали по крыше машины. Дадли захныкал.

    – Сегодня понедельник, – объявил он, обращаясь к матери. – Вечером будут показывать «Великого Умберто». Я хочу, чтобы мы остановились там, где есть телевизор.

    Понедельник. Это напомнило Гарри кое о чём. Если сегодня действительно понедельник, – что-что, а дни недели Дадли знал, благодаря телевизору, – значит, завтра, во вторник, Гарри исполнится одиннадцать лет. Конечно, его дни рождения нельзя было назвать особенно весёлыми, – в прошлом году Дёрсли подарили ему вешалку и пару старых носков дяди Вернона. Но всё же не каждый день тебе исполняется одиннадцать.

    Дядя Вернон вернулся с широкой улыбкой. В руках у него был узкий, длинный свёрток, – и он промолчал, когда тётя Петуния спросила, что он такое купил.

    – Я нашёл отличное место! – доложил он. – Пошли! Все выходите из машины!

    На улице оказалось очень холодно. Дядя Вернон указывал на огромный утёс, возвышавшийся посреди моря. Там ютилась самая убогая избушка, какую только можно было вообразить. Можно было с уверенностью утверждать одно: телевизора там точно нет.

    – Сегодня обещают шторм, – довольно объявил дядя Вернон, хлопнув в ладоши. – А этот джентльмен любезно согласился одолжить нам свою лодку.

    К ним неторопливо подошёл беззубый старик, с довольно-таки мерзкой ухмылкой указывая на старую рыбацкую лодку, покачивающуюся внизу на свинцово-серых волнах.

    – Я раздобыл немного провизии, – заявил дядя Вернон, – так что – все на борт!

    В лодке было смертельно холодно. Ледяные морские брызги и капли дождя затекали за воротник; промозглый ветер хлестал в лицо. Какое-то время спустя, показавшееся вечностью, они добрались до утёса, и дядя Вернон, оскальзываясь, начал пробираться к покосившейся хижине.

    Внутри оказалось просто ужасно; сильно пахло водорослями; ветер свистел сквозь щели в деревянных стенах; пустой камин давно отсырел. И к тому же – всего две комнаты.

    Провизия дяди Вернона ограничилась четырьмя пакетиками чипсов и столькими же бананами. Он попытался разжечь огонь, но пустые пакетики из-под чипсов лишь дымились и съёживались.

    – Вот бы сейчас письма пригодились! – бодро отметил он.

    Дядя пребывал в отличном настроении. Очевидно, он думал, что из-за шторма никто не сможет добраться до них, а значит, и писем не будет. Гарри в душе был с ним согласен, хотя его самого эта мысль совсем не радовала.

    Едва наступила ночь, разразился обещанный шторм. Брызги от гигантских волн разбивались о стены хижины, а от свирепого ветра дребезжали грязные окна. Тётя Петуния отыскала в другой комнате несколько заплесневелых одеял и устроила Дадли постель на изъеденном молью диване. Они с дядей Верноном расположились на проваленной кровати в соседней спальне, а Гарри осталось лишь найти наименее жёсткое место на полу и свернуться там клубком, укрывшись самым тонким и истрёпанным одеялом.

    Шторм становился всё яростнее. Гарри не мог уснуть. Он дрожал и переворачивался с боку на бок, пытаясь улечься поудобнее. От голода желудок сводили судороги. Храп Дадли заглушали раскаты грома, впервые раздавшиеся около полуночи. Часы с подсветкой на толстой руке Дадли, свисавшей с дивана, показывали без десяти двенадцать. Он лежал и наблюдал, как с движением стрелок приближается его день рождения, думал, вспомнят ли об этом Дёрсли, и гадал, где сейчас тот, кто отправлял ему письма.

    Осталось пять минут. Раздался треск. Гарри надеялся, что крыша не провалится, хотя возможно, так стало бы теплее. Четыре минуты. Может быть, когда они вернутся на Тисовую Аллею, в доме будет столько писем, что ему удастся стащить хоть одно.

    Три минуты. Интересно, это волны так разбиваются о камни? И (две минуты) что это за странный хруст? Может, скала осыпается?

    Через минуту ему исполнится одиннадцать. Тридцать секунд... двадцать... десять... девять... разбудить, что ли, Дадли, пусть позлится... три секунды... две... одна...

    БУМ!

    Хижина затряслась, и Гарри резко выпрямился, уставившись на дверь. Кто-то стучал, требуя впустить его.